Разбудили Ассуру пронзительные женские вопли. Голос показался ей очень знакомым, но он был таким странным и жутким, что у девочки мурашки пошли по всему телу, и она на некоторое время оцепенела. Потом она поднялась, спустила ноги на пол и стала шарить по ложу, разыскивая свою хламиду. Вопли опять повторились и перешли в длинный, заунывный, душераздирающий вой. Ассура нашла свое облачение, прижала его к груди и осторожно, на цыпочках приблизилась к щели у входного полога. Солнце уже склонилось к лиловой цепи горной гряды, но светило всё еще ярко, и длинные фиолетовые тени от всех предметов перемежались на земле с сочными оранжевыми полосами. Ассура высунула голову в щель и увидала, как над, раскаленной за день, песчаной площадью дрожит воздушное марево, и в нем, словно призрачные миражи, двигаются человеческие фигуры. Она увидела Иавана, который шел впереди и нес на руках человеческое тело. За ним, подобрав подолы туник, шли трое женщин с распущенными волосами и жалобно выли. Ассура узнала тетушку Каинару, ее мать – Асию и свекровь Каинары – Шаламу. Ассура вздрогнула, и у нее внутри всё опустилось. Сердце ее начало усиленно колотиться в предчувствии страшной беды, и, насмерть перепуганная, девочка на непослушных ногах медленно вышла вон из шатра, по пути пытаясь обвязать свой стан холщевой хламидой. Руки ее не слушались, и сделались, словно ватными. Она остановилась и так стояла пока ей, наконец, не удалось кое-как облачиться. Ассура видела, как из шатра Арпакшата вынесли низкий топчан, поставили напротив входа, и Иаван опустил на него, принесенное им, тело. По свалявшейся козьей шкуре и спутанным черным кудрям Ассура узнала в нем тело Шелаха. Оно было, почти что, нагое и показалось ей непомерно худым и длинным. На подкашивающихся ногах девочка, шаг за шагом, заставила себя подойти поближе и тут обратила внимание на некоторую бледность кожи на его худощавой ребристой груди и боках. «Это Шелах? – Спросила Ассура себя, – или же Каинан?»

Женщины продолжали жалобно выть, выламывая пальцы и закатывая глаза к небу. Рядом с собой Ассура увидела двух сестер, Шелаха, тоже двойняшек Арку и Шаламиту.

– Что это с ним? – Спросили они Ассуру, – почему он лежит и не шевелится?

– Кажется, он не дышит, – пробормотала Ассура в ответ и добавила неожиданно для самой себя: – может быть он мертвый? Лица двойняшек вдруг исказились гримасой, и они взвыли одновременно точно так же, как выла их мать и две бабушки. Ассуре тоже захотелось завыть, но она удержалась. Ее сейчас мучил вопрос: кто же это на самом деле, Шелах или, все-таки, Каинан? Она вспомнила сегодняшний разговор с одним из близнецов, и сомнения в ней только усилились. «Вот он лежит, Шелах в козьей набедренной повязке, но тело его – это же тело Каинана». Ассура крадучись, шаг за шагом, приблизилась к мертвецу и увидала, что на запястье его нет красной нити. Сомненья совсем захлестнули Ассуру. Она силилась во всех подробностях восстановить в памяти сегодняшний разговор с Каинаном (или всё же с Шелахом?)

«Это Каинан пришел и спросил, «Где Шелах?» – Вспоминала Ассура, – но он сам был похож на Шелаха…» Ассура смутилась оттого, что ей показалось, будто она подумала что-то не то: «Конечно, Каинан похож на Шелаха, но все-таки это же не Шелах… тот был в хитоне… точно, тот был в хитоне, но красная нить была ль у него на запястье?» Ассура не помнила, была ли красная нить на запястье у того брата, что разговаривал с нею утром. Но она видела точно, что у этого брата ничего на запястье нет, разве что бледная, едва заметная полосочка на загорелой коже, и все-таки он скорее похож на Каинана. Ассура стояла, молчала, смотрела во все глаза и старалась не подать даже вида, что какие-то сомнения гложут ее. Она ничего не понимала.

Меж тем, суета вокруг мертвеца всё усиливалась. Народ постепенно стягивался отовсюду, пришли даже некоторые обитатели станов Абахама и Ара, и, мало-помалу, площадь перед шатром Арпакшата заполнилась, притихшими в страхе людьми. И раньше много раз находились человеческие останки, но тогда это были всего лишь костяки допотопных людей обглоданные и иссохшие, похожие больше на древесные коряги, чем на человеческие тела. Теперь же, когда перед народом лежало мертвое тело подростка, с которым не дальше, чем сегодня утром, многие виделись и разговаривали, все просто оцепенели. Труп человека, родившегося совсем недавно, выросшего на глазах у многих, первого умершего после Великого Потопа, вызвал в людях мистический ужас и тягостное чувство подавленности и безысходности. До этого люди, родившиеся после того, как схлынули Великие Воды, никогда не видели человеческой смерти. Они каждый год праздновали День Радуги, приносили в жертву тельцов и ягнят, и им казалось, что жизнь на земле прекрасна, и сами они вечны.

Их отцы говорили им, что Небесный Адонай обещал не насылать больше на землю потопа или какой-либо другой всемирной пагубы, но про то, что на земле не будет больше смерти, ничего не говорилось. Люди не задумывались об этом, и все их заботы о пропитании или же, об одежде удовлетворялись довольно легко и просто, не требуя никаких чрезмерных затрат. Больше печалей приносили людям их отношения друг с другом, ибо они вместе со скотом и съестными припасами провезли в ковчеге через воды потопа и свои человеческие страсти: гордость, завистливость и гневливость, сластолюбие и чревоугодие, стяжательство и лень. Страсти, до времени, не кажутся человеку недостатками, тем более, пороками, ведь они, первое время, доставляют их обладателю даже, как бы, некоторое удовольствие, и лишь когда они разрастутся, созреют, принесут свои пагубные плоды, вот тогда они начнут приносить беды, к тому же в первую очередь окружающим.

И вот, первые две из этих страстей: гордость и зависть, эти два духовных близнеца принесли свой первый душепагубный плод – смерть одного из братьев. Ассура, хотя, пока что, этого полностью не осознавала, но в сердце своем она давно уже чувствовала, что вражда и соперничество братьев доведут их до беды. И, когда это случилось, она глубине души была уверена, что причиной этого несчастья была мерзкая рознь, посеянная между братьями еще во чреве матери.

Между тем, мать и обе бабушки покойного, встав на колени у топчана, вопили, вздымая вверх руки, словно бы взывая к безмолвствующим небесам, чтобы те дали ответ, что все-таки произошло с их драгоценным чадом. И люди, стоящие толпою вокруг, задавались тем же немым вопросом, что же на самом деле случилось с одним из первенцев Арпакшата, но спросить об этом они не могли: толи боялись, толи просто спросить было не у кого.