Утром Эрида, проснувшись, обнаружила в своих объятиях горячее тело дочери. Та крепко спала и сладко сопела ей в ухо. Эрида лежала, боясь шелохнуться, чтобы не потревожить блаженный девичий сон. Ассура была у нее единственной дочерью, и Эрида души в ней не чаяла. Она любила ее больше всех прочих своих детей, больше, чем каждого в отдельности и всех вместе взятых. Эрида прочила дочери блестящее будущее, провидела в ней печать особого избранничества, но в чем и когда оно должно было проявиться, она пока что не себе не представляла. Ассура же, проводя беззаботную жизнь, и вовсе не могла подозревать о своем особом избранничестве, и, знай себе, крепла, росла и хорошела.

Эрида лежала, не шевелясь до тех пор, пока тело ее не затекло и не пошлось меленькими колкими мурашками. Тогда она осторожно высвободила руку из-под ассуриной головы, поднялась с топчана и, выгнувшись в пояснице, с наслаждением потянулась. Косточки хрустнули, и Эрида покосилась на спящую дочь, не разбудил ли ее этот хруст. Ассура, оказывается, уже не спала, а лежала с открытыми глазами, с интересом разглядывая тело матери. Сквозь щели в кожаном пологе внутрь шатра уже лился солнечный свет, и ярко-оранжевые лучи то тут, то там простреливали сумрачное пространство. Было всё явственно видно, и Эрида, под беззастенчивым взглядом дочери, вдруг смутилась своей наготы. Она подошла к своему ложу, взяла с него, лежащую в изголовье, тунику и надела ее на себя. Потом, поверх легкой светло-серой туники, она препоясала бедра плотной холщевой тканью темно-зеленого цвета и перетянула ее несколько раз сыромятным кожаным ремешком.

– Вставай, дочка, – обратилась Эрида к Ассуре, – сегодня мы пойдем к твоей бабушке в стан Абафета.

Ассура моментально вскочила со своего топчана. Она любила бывать у Асии и Абафета, прозывавшегося Аром – родителей ее матери. Они были допотопными старцами, однако среди их сыновей один, самый младший, был почти сверстник Ассуры. Этот ее юный дядя, который был старше своей племянницы всего на каких-то четыре луны, был крупным и сильным мальчиком, почти на голову выше Ассуры. Своими черными волосами, удлиненным лицом и смугловатой кожей он больше напоминал детей Абашима, чем Абафета, но родители его любили больше, чем всех остальных сыновей, очевидно, как самого младшего. Последыша Абафета звали Тирс. С этим-то самым младшим из своих дядей по матери Ассура и сдружилась больше всего, особенно после того случая, как он один защитил ее от, наседавших на неё, других ее старших приятелей: Шелаха и Каинана.

Было это прошлой осенью, когда родственники Ассуры по матери пришли в стан Абашима на празднование ассуриного десятилетия. Ассура с Шелахом и Каинаном играли в свои грубоватые игры, когда близнецы, которым тогда уже было почти что по двенадцати лет, начали валять свою подругу в траве, таскать ее по земле и тому подобное. Тирс решил, что его племянницу обижают, и разбросал близнецов, которые были старше его на два года, выше ростом почти на два пальца, но не так массивны, как он, и гораздо уже его в плечах. Шелах с Каинаном кинулись на него вдвоем с кулаками, но крепкий, как медвежонок, последыш Ара, не спасовал перед ними. Завязалась драка, которая кончилась тем, что сокрушенные близнецы со ссадинами и синяками были вынуждены ретироваться в отцовы шатры.

Дружила Ассура и с другими детьми и внуками Ара, поэтому второго приглашения ей было не надо. Она выскочила из шатра и помчалась к источнику, чтобы смыть с себя ночной пот и дремоту. Мать, прихватив ее облачение, последовала за ней. Лишь только возле источника настигнув ее, плещущуюся под ледяными струями, Эрида сказала ей внушительным тоном:

– Ассура, ты уже большая девочка, и не пристало тебе выходить из шатра обнаженной, поэтому немедленно облачись и не забывай, что ты из уважаемой семьи, а не отпрыск Абахамова племени.

Она обернула ее стройный стан холщевой хламидой, препоясала под грудью кожаным ремешком и устроила под ним красивые складки. Потом она взяла Ассуру за руку, и они, не позавтракав, направились к шатрам Абафета.

Солнце еще не поднялось над высокими придорожными скалами и струило свои теплые розовые лучи в узкие проемы меж ними. Среди черно-зеленых кустов, лепящихся к их подножию, еще таились остатки ночного мрака, но густая небесная синева над головой и напряженная безветренная тишина вокруг уже пророчили знойный солнечный день. Эрида с Ассурой шли, не спеша, по, не тронутой пока еще летней жарой, изумрудной траве-мураве. Они наслаждались видением исполинского роста мрачных сиреневых скал, ярко окрашенных с востока розовым светом, любовались цветущими деревьями дикого персика и алычи, и вдыхали остатки, сохранившейся с ночи, прохлады.

Весенние первоцветы уже давно отцвели, и в траве уже запестрели россыпи летних соцветий. Ассура не выдержала, сбежала с дорожки и, бросившись на колени в траву, сорвала какой-то прекрасный, невиданный ею дотоле цветочек.

– Мама, – спросила она, поднеся его к своему лицу и перепачкав нос цветочной пыльцой, – откуда берутся цветы? Вот их не было, И вот вдруг они появились, а потом снова их нет!

Эрида сошла, вслед за нею, в траву, подошла к дочери, подняла ее под руку и поставила на ноги. Потом, взяв у нее из рук сорванный ею цветок, понюхала его ароматные лепестки и произнесла:

– Цветы это проявление того невидимого света, который пронизывает весь мир и через них делается видимым.

– Как это? – Не поняла Ассура.

– Никакое растение не может развиться до красоты листьев, цветка и принести плод, пока не пройдет через мрачное состояние зерна, схороненного в землю. В земле зерно превращается, посредством огня, в ростки и корни, которые…

– Какого огня? – Перебила Эриду Ассура. – Откуда в земле огонь?

– Огонь присутствует всегда и всюду. – Отвечала Эрида, не сердясь на то, что Ассура ее перебила. – Только это не тот огонь, который жжется и губит, а огонь невидимый, животворящий. Им пронизано всё во вселенной. Этим огнем мы дышим, этот огонь делает живым нас, людей, животных и все растения. Так вот, этот огонь заставляет зерно впитывать влагу, содержащуюся в земле, наполняет его дыханием жизни, и зерно превращается в росток. Потом на нем появляются листья, ветви, и, в свое время, цветок расцветает и приносит свои плоды. Каждый плод содержит в себе семена будущего цветка…

Ассура слушала свою мать и дивилась ее уму и знаниям. «Откуда она всё это знает?» – Думала девочка, а мать продолжала, словно отвечала на ассурин вопрос:

– Мне рассказывала обо всем этом моя мать, твоя бабушка, Асия, когда я была такой же маленькой девочкой, как сейчас ты, а она это знала всегда. – Отвечала Ассура, потом подумала и добавила: – Она это знала еще до Потопа.

Ассура не была согласна с тем, что она сейчас маленькая, разве что, по сравнению с матерью, но возражать не стала потому, что сейчас ее занимало другое. Она повернулась к матери и, заглянув ей в глаза, вопросила:

– Мама, а мы, люди, тоже должны умереть и зарыться в землю, чтобы принести свой плод?

– Ты не представляешь себе, Ассура, как не далека ты от истины. – Отвечала Эрида, – Именно так, но в случае с человеком, плодоносной землею является не песок, грязь и глина, хотя изначально, мы действительно взяты от персти земной, а женщина. Сеятель, это мужчина, а семя, которое он сеет в женщину-землю, это то, из чего в материнском чреве произрастает новый человек, который и называю плодом, как у растения. Однако об этом подробнее ты узнаешь позднее, когда подрастешь, а пока я скажу тебе о душе, потому, что сначала душа, а потом уже тело.

Ассура не совсем понимала то, что говорила ей мать, но слушала, не перебивая, впитывая ее слова, словно губка живительную влагу, и складывала их в своем сердце.

Душа человека тоже подобна семени, которое всеяна в человеческое тело с самого его зарождения, еще в материнском чреве. И вот, чтобы душа расцвела, смогла принести свой плод, она должна умереть для греха и порока в этом испорченном мире. И плод этот – плод особый! Плод этот – духовный! Не всякий человек может принести такой плод.

– Что это за плод? Его можно увидеть? Расскажи, мама! – Заговорила с нетерпеньем Ассура, теребя Эриду за пройму туники, и сразу же пожалела о том, что проявила нетерпеливость и полезла к матери со своими вопросами, потому, что мать заговорила вдруг совсем по-другому:

– Сейчас об этом говорить еще рано, тебе еще многое невозможно понять, – отвечала Эрида, обнимая дочку за плечи, – но постепенно ты начнешь понимать кое-что из того, что не дано понять многим.

Идти оставалось не долго, и скоро Эрида с дочерью вошли под полог отеческого шатра. Там их уже ждали. Встретила их сама Асия – ассурина бабушка. Они поприветствовали друг дружку, облобызались, и Асия провела родных своих гостий в шатер. Там, оказалось, сидели уже за обширным столом эридины сестры – жены ее деверей. Во главе стола сидела старшая сестра Каинара, жена Арпакшата. Она возглавляла не только стол, но и всё сестричество дочерей Абафета, которое она называла братством, ибо воспитывала в своих сестрах определенного рода силу и мужество, за что была прозвана сестрами «Мелха^[i]», то есть Царица. Следом за ней сидели сестры-двойняшки Иафа и Лула, жены Елама и его брата Луда, а возле них младшая, Иашера, супруга Арама. Эрида оставила дочь стоять возле стола, а сама прошла вперед, облобызалась со своими сестрами и, подойдя к старшей сестре, уселась между ней и двойняшками. Все молча воззрели на, робко стоящую подле, Ассуру.

– Вот, я ее привела. – Сказала Эрида и смолкла.

Все так же молчали, разглядывая Ассуру.

– Да, – прервала тишину Каинара, – пожалуй, она подойдет. Я думаю, что она подойдет.

Остальные сестры в согласии закивали.

– Тогда ей нужен хитон и туника, – проговорила Иашера.

– Тунику я ей приготовила, – ответила Каинара, – а вот с хитоном придется подождать до ее замужества. До времени никто ни о чем не должен догадываться.

Ассура не понимала, о чем идет разговор, и с любопытством смотрела то на одну свою тетушку, то на другую. Однако сейчас эридины сестры были немногословны. Говорила, в основном, Каинара, остальные же или спрашивали, или же отвечали.

– С Ассурой всё ясно, – сказала Эрида, – но кто же будет считаться старшим в роду Абашима? Наша матушка меня уверяет, – Эрида покосилась в сторону, прикорнувшей в уголке, старой Асии, – что, на самом деле, первым родился Шелах, а не Каинан. К тому же, мои дети: Ваав и Ашурид; а так же сын Уммы, Вил, и даже Уту, родившийся в один год с твоими двойняшками, старше них.

– Это ничего не значит, – Отвечала ей Каинара, пожав плечами, – старшим в роду, в любом случае, должен считаться тот, кто родился от старшего отца, нравится это кому-то или не нравится. Мне, например, такой порядок не совсем нравится, но я должна с этим считаться

– Однако, – возразила сестре Эрида, – отец может сам любого из своих сыновей назначить старшим. Например, если вдруг старший сын окажет непослушание своему отцу, отец может лишить его старшинства и передать другому, как это случилось с Ханахом и Арпакшатом.

Эрида умолкла. Все посмотрели на Каинару и ждали, что она скажет на это, не смея прервать тишину. Старшая сестра, заглянув каждой из своих собеседниц в глаза, остановила свой взор на Ассуре, и продолжала, обращаясь как бы к ней одной:

– Дочь моя, твоя мать совершенно права. После того, как Ханах, сын Абахама, согрешил против своего деда, Абанох лишил его первородства и, следовательно, как царственного, так и священнического дара. Он напророчил ему сделаться родоначальником безродного племени рабов у своих братьев.

Каинара сделала паузу, еще раз оглядела слушательниц и продолжала:

– Когда наш Праотец Абанох, во время скитания по волнам Великого Потопа, вошел однажды в клетку со львом, неблагодарная тварь ранила его своими когтями и повредила ему правую руку. С больной правой рукой Абанох не мог самостоятельно заклать в жертву ягненка, чтобы принести всесожжение Небесному Адонаю[ii] в благодарность за избавление от Потопа. Это, от имени своего отца, сделал мой свекор Абашим. Таким образом, Абанох возложил на него священный жреческий дар. Первородство в племени Абаноха перешло, таким образом, к Абашиму и детям его. А царственное первородство в племени Абахама перешло от Ханаха, ко второму его брату – Хушу.

Ассура не всё понимала из того, что говорила сейчас Каинара, но слушала ее внимательно и старалась запомнить. Она чувствовала, что ее тетушки предназначили ей какую-то особую важную роль. Однако в чем она состоит, Ассура сейчас до конца не могла ещё осознать. Покуда старшая тетушка рассказывала, сестры внимали ее рассказу, и всё время кивали, будто бы слышали повествование сестры не в первый раз. Каинара же рассказывала всё это преимущественно Ассуре, которая жадно впитывала ее слова, как иссушенная зноем земля впитывает влагу.

– Впоследствии, – продолжала говорить Каинара, – эти предсказания начали раз за разом сбываться: мы, дочери Ара сделались женами сыновей Абашима, и, таким образом исполнили пророчество нашего деда: «Да распространит Небесный Адонай Абафета, и да вселится он в шатры Абашима». Вот мы, дочери Абафета живем в его стане уже более двух седмин, однако, сколько бы времени не прошло, мы не должны забывать, что происходим из шатров отца нашего Ара и напоминать об этом своим дочерям.

Рассказчица еще раз оглядела сестер и пристально посмотрела Ассуре в лицо. Та не сводила с нее своих карих глаз, и Каинара обратилась непосредственно к ней:

– Скажи, девочка моя, тебе нравится мой сын Каинан? Что ты о нем скажешь?

– Да, – кивнула в ответ Ассура и смутилась. Помолчав несколько мгновений, она проговорила: – Только он иногда насмехается и обижает своего брата Шелаха. Мне кажется, Шелах этого не заслужил…

Ассура еще хотела что-то добавить, но не нашла слов и умолкла.

– Да, это бывает с ним, – сказала, вздохнув, Каинара и улыбнулась печально, – я вижу, как Шелах завидует его первородству, а Каинан посмеивается над этим. Но что я могу здесь поделать?

– А может быть, ежели неизвестно, кто из них на самом деле родился первым, передать первородство Шелаху? – Спросила Ассура и сама себя тут же поправила: – То есть, не давать первородства пока никому – пусть они его заслуживают до совершеннолетия, а когда они женятся…

– Очень хорошо, моя девочка, что ты пытаешься думать самостоятельно, – перебила ее Каинара, – но только сделать то, что ты говоришь, никак невозможно. Дело всё в том, что неважно, кто из братьев родился первым на самом деле. Важно то, чье первородство признал их отец. Ноема правильно сделала, что, по своему усмотрению, навязала красную нить на руку одному из моих сыновей, чтобы, тем самым, прекратить все споры. Если же до их свадьбы не определять первородство, то соперничество между ними станет еще сильнее и может перерасти у них во вражду.

«Оно и так уже переросло у них во вражду», – подумала Ассура, но вслух ничего не сказала.

 – Я думаю, что всё перемелется, – закончила Каинара: – Шелах смирится со своим вторым местом, а Каинан научится снисходительно и с любовью относиться к Шелаху.

В это время в шатер вошла молодая девушка, совсем еще ребенок, лет четырнадцати не более. Вся ее одежда состояла из куска грубой овчины, перетянутой на животе толстой пеньковой веревкой. Спереди, над грязным свалявшимся мехом, торчали ее ещё небольшие, но уже явственно налитые груди с темными, почти черными, глазками сосков, а сзади из-под овчины выглядывали половинки крутых ягодиц. Она внесла в шатер и поставила на стол две глиняные миски с дымящейся горячей похлебкой. Потом она быстро исчезла и тут же возникла вновь, принеся еще две миски.

Ассура сперва приняла ее за приживалку, что поселилась недавно в шатре ее дядюшки Арпакшата. Однако потом она поняла, что это, всё-таки не она, а другая, правда, очень похожая на нее женщина.

– Кто это? – Шепнула она, наклонившись к матери.

– Это Стери, сестра Пери, той, что живет у Арпакшата. – Отвечала Эрида вслух, нимало не беспокоясь тем, что девушка, о которой говорят, ее слышит. – Они обе дочери Ханаха, но их с сестрою отец изгнал из своего шатра, да и вообще из Абахамова стана за то, что они блудили со своими братьями и понесли во чреве вопреки воле своего отца. Никто из сынов Ханаха не захотел признать их детей своими, а сами Пери и Стери даже не могли точно знать, кто именно отец их детей, ибо они блудили со многими…

– А что такое: «блудили»? – Перебила ее Ассура.

– Когда подрастешь – узнаешь, – отвечала Эрида с улыбкой, – хотя лучше бы тебе и не слыхать обо всей этой пакости.

Стери, между тем, расставила плошки перед сестрами, не обойдя и Ассуру, Каинара воздела ладони вверх, к кожаному пологу шатра, и произнесла:

– Отец наш, Небесный Адонай, царствующий над миром и, каждый день, подающий нам пищу, велико и свято имя Твое, и да совершается надо всем Твоя воля. Будь же к нам милосерден, ибо и мы умеем бывать милосердными даже к врагам; и избавь нас от нави и мары и всяких напастей...

– Се истина, – ответили все и принялись есть.

Похлебка была изумительно вкусной, хотя немного отдавала костром. К тому же, к похлебке был подан пшеничный хлеб, выпеченный в глиняном кувшине, закопанном в землю. Ассура ела с большим удовольствием, как никогда не случалось ей есть дома.

В ГОСТЯХ У БАБУШКИ 2. РАЗГОВОРЫ С ПАНАРОЙ >>